Вчера было такое состояние.. прекрасное, нежное, отходняковое немножко психоделическое)
И я поняла почему мне так нравится стричься очень коротко. Максимально коротко, я сейчас вообще считай что без волос.
Я смотрю на себя без одежды, без макияжа, без волос и вижу женщину. Отчетливо и в каждом движении. И все вокруг меня тоже — я это слышала множество раз. И в этом наверное и весь фокус: что когда ты видишь женщину во всем блеске, со струящимися волосами, платье, в куче украшений — то как будто эти атрибуты растаскивают женственность на себя, они как будто говорят: "смотри, у женщин такие длинные роскошные волосы", "смотри, женщины — они такие нарядные", "смотри женщины — это, те что на каблуках".
А когда мы видим женщину без всего этого — мы чувствуем чистую женственность, которая ни в чем-то конкретном — она в женщине как таковой, она глубже этой мишуры, ее нельзя изъять убрав все внешнее. И так без внешнего она становится еще отчетливее, к ней как будто можно прикоснуться в ее изначальности, к такой какая она на самом деле есть.
И мне это очень нравится самой — это сквозное ощущение, которое сложно назвать, как будто я стою у горного ручья, и получаю изначальную воду, хоть она и тоже самое, что и вода в бутылке, но не тоже самое. Это идея воды.
Как будто я Платон с его костром в пещере, но мне удалось обернуться.
И я поняла почему мне так нравится стричься очень коротко. Максимально коротко, я сейчас вообще считай что без волос.
Я смотрю на себя без одежды, без макияжа, без волос и вижу женщину. Отчетливо и в каждом движении. И все вокруг меня тоже — я это слышала множество раз. И в этом наверное и весь фокус: что когда ты видишь женщину во всем блеске, со струящимися волосами, платье, в куче украшений — то как будто эти атрибуты растаскивают женственность на себя, они как будто говорят: "смотри, у женщин такие длинные роскошные волосы", "смотри, женщины — они такие нарядные", "смотри женщины — это, те что на каблуках".
А когда мы видим женщину без всего этого — мы чувствуем чистую женственность, которая ни в чем-то конкретном — она в женщине как таковой, она глубже этой мишуры, ее нельзя изъять убрав все внешнее. И так без внешнего она становится еще отчетливее, к ней как будто можно прикоснуться в ее изначальности, к такой какая она на самом деле есть.
И мне это очень нравится самой — это сквозное ощущение, которое сложно назвать, как будто я стою у горного ручья, и получаю изначальную воду, хоть она и тоже самое, что и вода в бутылке, но не тоже самое. Это идея воды.
Как будто я Платон с его костром в пещере, но мне удалось обернуться.